Разбуди меня рано [Рассказы, повесть] - Кирилл Усанин

Кирилл Усанин

(Попов Николай Петрович)

Разбуди меня рано

Рассказы и повесть

Шахтерская идиллия

Меня ждали на шахте к одиннадцати часам вечера, а время уже подходило к половине двенадцатого. И надо же было такому случиться именно сегодня, в мой первый рабочий день. Я, как мальчишка-ученик, позволил себе опоздать. Все, конечно, вышло из-за матери. Она божилась, что разбудит в самый срок. «Вся ночь впереди — намаешься. Каково будет…» Я послушался — и вот… Все еще слышится в ушах ее испуганный голос: «Господи, какая я дура! Подвела тебя, родименький. Что подумают-то, что? Скажут, лентяй мой сын, непутевый, скажут…»

Я на мать не обижался, я сердился только на самого себя да еще невольно поминал нехорошими словами начальника участка Губина. Неужели он, руководитель, не мог отправить меня с добычной бригадой во вторую смену, с трех часов дня? Как будто не знает, что человек — новый, пришел впервые, ему нужна и моральная поддержка и помощь со стороны горного мастера, который бы там, под землей, в лаве, все, что нужно, показал, успокоил.

Так нет же, Губин даже и не подумал об этом. Он коротко спросил:

— Ты новенький? Очень кстати. Мы тебя вечером пошлем, не возражаешь?

— Ваше дело, — ответил я и вздохнул.

Это ему, видать, не понравилось. Он, поднявшись из-за стола, уже строго сказал:

— Так вот, Сушков, в одиннадцать часов вечера. Пойдешь со взрывником. — И, выходя из кабинета, остановился, примирительно, как мне показалось, добавил: — Ты уж не серчай. Дела такие…

Да, часы на автобусной остановке показывали ровно половину двенадцатого, а до шахты еще километра два. Подъехать бы на автобусе, но разве дождешься? Кинув безнадежный взгляд в черноту дороги, я припустил дальше.

Ночь наступила тихая, теплая — настоящая августовская ночь. В небе ярко искрились звезды. Они, как светлячки, мельтешили перед глазами, и с каждой минутой их становилось все больше, и верилось, что все вокруг состоит только из этих светящихся ярких точек. Мерцающие впереди огоньки террикона и копра казались теми же звездами, и хотелось остановиться, чтобы убедиться в обратном, но я бежал все сильнее, на ходу вытирая пот с лица.

Гулко простучал по шатким доскам тротуара, который подступал от шоссейной дороги к порогу быткомбината, рванул на себя дверь, и слепящий электрический свет так полыхнул на меня, что я остановился, и с минуту стоял, утишая разогнавшееся сердце, и чувствовал, как это ни странно, какое-то полное безразличие к тому, что произошло.

Я шел к раскомандировке нехотя, уже готовый принять безропотно крепкую шахтерскую ругань. В самом деле, что я мог сказать в свое оправдание? Только промолчать. Но разве это спасет меня? Так или иначе, завтра станет известно про мое опоздание Губину, и какими глазами он взглянет на меня, что подумает?

С такими, совсем невеселыми, мыслями я и вошел в раскомандировку и остановился на пороге, растерянный и жалкий. Того, кого я предполагал увидеть, в раскомандировке не было. В углу на скамейке сидела одиноко маленькая женщина.

«Ушел!» — гулким взрывом прозвучало безжалостное слово, которое я всю дорогу держал внутри себя.

Мне не хотелось спрашивать о взрывнике у маленькой женщины. Но что же оставалось делать, и я сказал:

— Мне бы взрывника.

Женщина взглянула, улыбнулась, поднялась со скамьи и стала еще меньше ростом, — совсем как девочка, только без косичек, — и мелкими шажками направилась ко мне.

— Взрывника? — спросила она.

— Да… Я тут… — залепетал я, так как понял, что женщина мне ничем не поможет, и стал отходить назад к двери.

Она подступила вплотную и, взяв мою руку в свою, взглянула на часы.

— Ничего, успеем. — И вскинула голову. — А взрывник — это я. Пошли.

Я так и застыл на месте: эта маленькая, хрупкая женщина — взрывник?! Я, конечно, не знал, что такое на шахте взрывник, но профессию эту никогда не считал женской. Я представлял взрывника так: высокий, плечистый мужчина, разумеется пожилой, очень строгий и крепкий на мат.

В нашем дворе жил один такой взрывник. Когда он был выпивши, он выходил во двор освежиться, «размяться», как он говорил, показывал, на что способен, и не упускал случая напомнить о себе: «Я кто? Я — взрывник. Это, брат, понимать надо. Это — не лопатой шуровать. Так-то».

А тут — женщина, маленькая, хрупкая, такие обычно сидят в бухгалтерии.

— Ну, так как же, мы пойдем? — сказала женщина и не оборачиваясь быстро пошла по коридору.

Я поспешил за ней. Она остановилась, покачала головой:

— А мужская раздевалка на втором этаже. Показать?

Оставшись один, я пытался убедить себя в том, что ничего удивительного не произошло. Но стоило мне увидеть ее в шахтерской спецовке, как я снова засомневался: не во сне ли это? Брезентовые затертые брюки, заправленные в крошечные, как раз по ее ноге, резиновые сапожки, оттопыривались. Пиджак, такой же брезентовый и затертый, свисал до колен. На голове поверх черного платка плотно сидела каска. Мешковатая, нескладная фигурка дополнялась перекинутой через плечо сумкой с широкими лямками.

Не дав к себе присмотреться, она торопливо зашагала к уклону. Я едва поспевал за ней и с каждым шагом чувствовал, как мне в новой, хрустящей спецовке неудобно идти: каска то и дело съезжала на глаза, тяжелые боты хлюпали, портянки в них сбились в комок, больно стучал по бедру аккумулятор.

Женщина остановилась так неожиданно, что я едва не наткнулся на нее.

— Ну вот, опоздали, — вздохнула она.

— Как? — испугался я.

— Очень просто. Никто нас вниз не повезет. Самим придется топать. Не устанешь?

— Ничего, — махнул я.

— Ну, смотри.

Только внизу, когда я отсчитал восемьсот девятую ступеньку и привалился к вагону, не в силах поднять руки, чтоб вытереть с лица пот, я понял, во что обошлось мое опоздание.

— Хуже бывает, — успокоила меня женщина и похлопала по плечу. — А ты молодец, не пожаловался. Как звать-то?

— Василием.

— Значит, Васей. А меня зови Машей. Здесь меня все так кличут. Ну, пошли.

На аммонитном складе она получила взрывчатку и капсюли. Вышла оттуда нагруженная двумя большими сумками.

— Бери любую, — сказала она.

Я пожалел ее, попросил переложить часть аммонитных пачек в мою сумку, но Маша опять ответила знакомыми словами:

— Ничего, хуже бывает.

Я чувствовал, что она простила меня, и мне стало легче, свободнее, хотелось заговорить, сказать что-то хорошее, ласковое; то удивление, которое было там, наверху, приглушилось, сменилось тайным восхищением.

— А теперь куда?

— Прямиком на лаву. Иди, Вася, рядом, авось не взорвемся.

По технике безопасности запрещалось идти рядом со взрывником, несущим аммонит и капсюли. Но кто мог увидеть нас сейчас, в полночь?

Вдоль стенки штрека журчала сточная вода, скрипел под ногами мелкий гравий, которым были усыпаны шпалы узкоколейки. Тихо струился воздух, пропахший запахом угля. Он был прохладен и свеж. Еще там, у склада, я переобулся, подтянул аккумулятор, поправил каску, и спецовка уже не так хрустела, от ходьбы обмякла, и хотя ныли ноги и лямки оттягивали плечи, идти было легко.

— Из техникума? — спросила Маша.

— Нет, после школы.

— Да-а, — не то с удивлением, не то с недоверием взглянула на меня. — А в институт почему не пошел?

— Поступал, но по конкурсу не прошел. А сейчас стаж нужен, два года.

— А другой работы не нашлось?

— Больше некуда. Поселок-то шахтерский.

— Это верно, — согласилась Маша.

Идти становилось все тяжелее. Под ногами уже не шуршал гравий, а по всему штреку стояла вода, и ноги скользили по мокрым шпалам. И воздух не был так свеж и прохладен, сильнее, до сладкого вкуса, запахло углем. Лямки больно врезались в плечи. Пот струйками стекал по лицу, приходилось свободной рукой смахивать его. То же самое делала и Маша, и хотелось окликнуть ее, но она, не оглядываясь, ни о чем больше не спрашивая, продолжала идти.

Так, не останавливаясь, дошли до лавы. Здесь она спросила:

— Устал, Вася?

— Не очень, — соврал я.

— Значит, устал. — И успокоила: — Теперь легче будет. — И не задерживаясь спустилась в лаву.

Лава была невысокой, меньше полутора метров, как раз Маше по росту. Зато мне пришлось согнуться, и Маша, улыбнувшись, посоветовала:

— А ты встань на колени, так удобнее. Видишь? — сказала она, показывая на круглое отверстие в стене забоя. — Начнем потихоньку.

Но потихоньку она, видать, не умела работать. Незаметными быстрыми движениями она забойником — длинной палкой — прочищала отверстие, вставляла в него капсюль, аммонит, пыжи и все это слегка утрамбовывала. Я едва успевал катать в неумелых руках вязкую, тяжелую глину. Пыжи получались у меня то длинные и тонкие, то короткие и толстые, и Маша их сама уминала до нужного размера. Я удивлялся ее терпению: она ни разу не крикнула, не взглянула рассерженным взглядом.